История не моя, из жизни психиатра... Училась я в ординатуре, первый год. Острое психиатрическое отделение. Заведующий – спокойный, как удав, Геннадий Михайлович – к больным и коллегам всегда относился с пониманием и сочувствием. Голоса не повысит, все так интеллигентно: «добрый день, коллега, как себя чувствуете?» Чувствовала я себя прекрасно, а вот моя подруга Юля не очень. И даже не столько она, сколько ее бабушка. Юлька далека от психиатрии, как я от испанской авиации, но и она сообразила, что тут дело нечисто. Бабуле было под восемьдесят. Не так давно она похоронила дедулю, и началась у нее жизнь холостая да привольная. Еще буквально каких-то десять лет назад, когда мы с её внучкой отжигали так, что мамы-папы за неимением слов только за голову хватались, бабушка методично проводила воспитательные беседы. Нравоучения ее носили аллегорический характер; она, как и королева Виктория, не могла назвать прямо горшок горшком, а только ночной вазой. И от потери невинности предостерегала не напрямую, дабы не покоробить наш слух, а в форме возвышенной и поэтической. Старческим дребезжащим голоском она выводила рулады: «Мой совет до обрученья дверь не открывааааать…» Мы же, две половые акселератки, только ржали и прикидывались дурами, дескать, ты про какую дверь-то, бабушка? Мы чёт не поняли. В общем впала бабуля в старческий бредок. А в бредке-то и показало себя во всей красе её бессознательное, что годами подавлялось мощным супер-эго в виде советско-половой морали. — Юленька, детка, а помнишь ли ты, когда мне было двадцать лет, у меня был любовник? Юленька только в о@уении закивала головой, но решила бабушке не перечить: помню, помню, только не волнуйся. — Так вот, он нашел меня через столько лет! Напечатал в газете объявление и нашел. Мы вскоре должны встретиться! Все это Юля пересказывала мне, стоя у бабулиного подъезда. В это время старушка откуда-то возвращалась домой. Мы с ней чинно раскланялись, хоть и смотрела она на меня косо, еще со школьных наших с Юлей времен. Именно я портила ее внучку, силой заставляла прогуливать уроки и гулять с мальчиками. И хоть теперь я «верная супруга и добродетельная мать», хорошего от меня все равно не жди, говорил ее взгляд. На следующий день Юля выдала картину бабушкиной развернувшейся вовсю паранойки. Во-первых, газету с объявлением украли враги, тем самым сорвав ее любовные планы (тут она грешила на Юлю), а во-вторых, я украла ее ключи от дома. Подруга встала на мою защиту и привела неоспоримый аргумент: если у нее украли ключи, то каким же тогда образом она попала домой. Но от бредовой бабушки логика отлетала как от стенки горох, на то она и бредовая. Это я битый час и объясняла Юле: что нельзя бредовых переубеждать, молча кивай, но и явно не соглашайся. Что-нибудь придумаем, завтра пойду на работу, попрошу галоперидолу в каплях, пусть мать ей подкапывает по чуть-чуть, а потом частного врача пригласите, когда помягчает малость. Вот оно – бессознательное!!! Так ведь и не открыла бабушка дверь-то! И сама уже была готова, да ключи как нельзя кстати украли. Спасла я, можно сказать, старушку от грехопадения. Весь парадокс бабуле был не виден, но любой психоаналитик подивился бы той двойственной роли, что была мне ею отведена. От прелюбодеяния ее спасла первая блудница района. Геннадий Михайлович выслушал меня внимательно, посочувствовал, сказал, что все верно, старческий параноид, любовный бредок-с, ах ты бабушка-шалунья! Зашел в процедурную, открыл шкафчик, достал раствор галоперидола, объяснил про дозы и прочее. А напоследок ласково так, по-отечески похлопал по плечу: — А ключики-то вы все же старушке отдайте, а то нехорошо-с… Так и хочется перевернуть Шекспира на свой лад: «Весь мир — дурдом, а люди в нем — больные».
